- Если летит что-то - даже не прячемся уже - легли или присели, а там как Бог даст. Мы здесь уже только на него полагаемся.
Водяное, Опытное и Пески - 3 населенных пункта вблизи места, где когда-то был донецкий аэропорт. Сейчас - это по-прежнему горячий отрезок на линии фронта.
Поговорить с людьми, солдатами, увидеть лесополосу вдоль развалин, под которыми зимой прервались жизни некоторых защитников ДАПа, - моя задача на несколько дней.
На дачах, примыкающих к селу Водяному, меня встречает исполняющий обязанности командира 90-го батальона с позывным Биба. На его плече сидит маленький котенок. Сам военный - седовласый мужчина, строгий, но с еле заметной доброй улыбкой.
- Мне, как говорится, за державу обидно, - разочарованно рассказывает командир, предлагая чай.
- Обо всем, что здесь происходит, о всех проблемах нашей армии, я Вам рассказать не могу, потому что не пойдет сюда никто тогда, да и не время сейчас говорить об этом. А я здесь, потому что пацаны в меня верят. И я их не оставлю.
- Ногу отняли мальчику нашему, - с досадой, перебивая наш разговор, делится новостью солдат Игорь, меланхоличного вида молодой мужчина с бородой.
Оказывается, что за день до моего приезда в 90-м ранили троих человек, одному из которых не удалось спасти конечность.
- Его вчера привезли в очень-очень тяжелом состоянии, но наши медики стабилизировали и отправили в госпиталь в Селидово, - расстроено объясняет мне Биба.
Здесь, на передовой, я очень быстро привыкаю к врывающимся в любые разговоры сигналам раций и к разрывам снарядов, как к обязательному интершуму.
Аккуратные дачные улочки - пустынны, во многих домах живут солдаты. На фоне огромных дыр от снарядов в стенах зданий цветы и кустарники смотрятся, как разноцветный пластырь. Из редких прохожих - военные, коты и собаки.
В медчасти батальона меня угощают заварным кофе и пловом.
- Мы боимся объективов, и оружия тоже боимся, мы же медики, мы его не признаем! Но что делать, жизнь вот так повернулась, - шутят ребята, сидя за огромным столом в гараже не менее большого дома. Этот стол при необходимости превращается в операционный, поэтому есть золотое правило - всегда убирать после еды. Стол всегда должен быть чистым.
- Наш начмед, Контдратюк Александр, погиб 20 января, когда взяли в плен нашего комбата, около аэропорта. То есть, из двоих положенных врачей одного нет, поэтому нагрузка увеличилась. А по бумагам нам дали начмеда, который сюда приезжать не хочет. И командировать из медроты тоже никого не хочет. Это на данный момент проблема в нашем батальоне, - говорит с досадой мне молодой травматолог Володя.
Среди ребят есть санинструкторы и анестезиолог - волонтер из Киева, который добровольно находится на фронте уже не первый месяц:
- Мое начальство пошло на уступки, потому что мало кто хочет ехать. А я готов находиться на фронте, столько сколько нужно, - рассказывает голубоглазый Коля.
Пока мы обедаем, много смеемся, но постепенно с веселых тем переходим на серьезные:
- Каждое перемирие чем заканчивается? Каким-то оттяпыванием того, что мы отвоевали. Сепары и в этот раз подумали, что смогут просто пострелять, а у нас тут минские договоренности, но просто никто сейчас не будет слушать эти верха. Если ждать, пока они там в носу поковыряются - у нас тут раненые будут, - повышая тон говорит один из санинструкторов, жизнерадостный большой мужчина, - поэтому наши сразу дают ответку, и враги понимают, что ничего здесь так просто взять не выйдет! Они уже не раз пытались и Пески взять, и Опытное, и Зенит, а не тут-то было!
- У вас не будет пипетки? Котенка мне нечем кормить, - спрашивает у медиков жительница села, входя в помещение медчасти. Ребята дают ей пипетку, а я обращаюсь к ней с вопросом о том, как живется здесь местным. Женщина неохотно соглашается поговорить у себя во дворе:
- Я вообще против отсоединений и голосовать не ходила. Это всегда плохо заканчивается! И дети у меня против, хоть и живут в Донецке - терпят, а мы с мужем тут. А там сами дээнэровцы бьют по городу, и люди это знают. Они-то стреляют в основном, куда? В больницу, в детсады, школы, создают видимости атак со стороны украинской армии. А люди в это верят, особенно пенсионеры. Хотя военные, как и среди них, так и среди наших есть разные. Хамов везде хватает!
А мы будем оставаться тут, а что делать? Надеемся, может, урегулируется как-то это все….Может, кто-то и о людях подумает…
Напротив дома, где расположилась медчасть, стоит совсем махонький домик с потрескавшимися стеклами в окнах, который теперь служит моргом.
- Нащи с сепарами никогда рядом не лежат - это абсолютно исключено. Мы кладем их в разные комнаты, - описывает мне ситуацию с погибшими анестезиолог.
Я рассматриваю 2 разных комнаты, с освобожденными по центру местами для тел. От понимания, что когда-то здесь спокойно жили люди, становится жутко.
- У нас как-то тут большую их шишку привезли - российский спецназовец. Наши ребята его жахнули из СПГ, он обгорел, а по жетону, как офицера, опознали. Он долго пролежал, и в итоге его обменяли человек на 20.
На одной из позиций ребят 90-го батальона, я обращаю внимание на то ли БТР, то ли танк, собранный из деталей конструктора " Lego". Парни смеются, что собрали машинку из найденных здесь игрушек. Посмеявшись, я осматриваю более серьезные цацки, некоторые из которых служили еще во время Второй мировой войны.
- Ті, хто носять тєльняжку, вони рідко коли жалуються, але нам обіцяли нову техніку, ще рік тому і де вона? І дуже прикро, що країна так про нас дбає. Ми бачимо в тилах нову техніку, а самі тут воюємо чим попало, і люди гинуть, то виходить, що ми що - просто гівно, расходний матеріал? - жалуется мне солдат Виталик.
С ним мы едем в Опытное, соседнее село, активно обстреливаемое врагами. С одной стороны небольшого отрезка пути - поле с прошлогодними подсолнухами. Такие же точно поля я увидела днем позже по дороге в село Пески. Серые головешки когда-то живых цветов, а под ними паутины мин - основные пейзажи на данном отрезке фронта.
- Нам навіть воду волонтери привозять... А одітися нам хіба дали нормально? Я вибачаюся, але треба взяти того полковника, або генерала хай вдягне ту форму і в ній походить. Коли після неї такі подразнення, що ти півночі чухаєшся і не знаєш як тобі відпочити, щоб завтра воювати…
"У нас тут вон соседи ходят раненые: тот на костылях, тот с головой перевязанной.. Просто люди идут и не слышат: одному руки-ноги оторвало, другого сразу убило"
Деревья со спелыми черешнями на фоне разбитых домов; кирпичи и битые стекла на дорогах; огромные кучи банок с вареньем в обгорелом доме - когда-то цеху по изготовлению сладких заготовок; бредущий по дороге человек с перевязанной рукой в окровавленной рубашке, украинский флаг, залитый солнечными лучами, развевающийся на фоне разбитой двухэтажки; немногочисленные люди с тяжелыми лицами; черные казанки во дворах и частые звуки работы вражеских танков - маленький эскиз к жизни поселка Опытное.
- Да ничего хорошего здесь нет. И желательно, чтоб вы вот там не стояли. Потому что вчера снаряд прилетел прямо сюда, а мы его даже не слышали, у меня аж кружка с кофе вылетела, так лязгнуло, - раздраженно говорит мне светловолосая местная жительница-пенсионерка.
- В подвале живем уже год! И кто в этом виноват, я не знаю, но рыба гниет с головы всегда!
Я интересуюсь у нее, почему не хотят уехать отсюда.
- А где мы нужны? Люди возвращаются, поездили по областям и назад вернулись.
К разговору присоединяется мужчина, поднявшийся из подвала:
- Понимаете, нас здесь почему-то все сепаратистами называют
А мы живем в Украине, - поясняют мне, перебивая друг друга, люди, - но принято, раз мы на Донбассе, значит мы - сепаратисты.
На крышу над подвалом житель дома складывает осколки от снарядов, разных размеров. Около ступеней стоит ведро, плотно заполненное "гелыками", как называет их пенсионерка.
- Вот это сегодня прилетело, а вот это вчера и прямо в подвал, - протягивает мне разные образцы ржавых кусков металла женщина.
- Военных-то хоть по рации предупреждают, а нас же никто не предупреждает, - сетует мужчина.
- У нас тут вон соседи ходят раненые, тот на костылях, тот с головой перевязанной..
Просто люди идут и не слышат: одному руки-ноги оторвало, другого сразу убило…Вот там, где смогли, похоронили, - с ужасом вспоминает женщина.
- За гуманитаркой мы по полям ходим в Авдеевку, если дошел туда и обратно - повезло, значит.. Хотя во многом солдаты помогают - и на том спасибо!
У следующего подъезда сидит еще одна пенсионерка, невысокая с милым уставшим лицом. Я задаю ей все тот же вопрос, почему жизнью рискует и остается в поселке:
- Я сама тут, зайчик, сама.. дети в Мариуполь уехали. Хаты их погорели, а я квартиру сторожу им, сижу, чтоб хоть эту однокомнатную сохранить.
Пока я беседую с жителями, грохот от разрыва снарядов сильно нарастает.
- Вы бы лучше ехали отсюда, вон начинается, слышите? - предупреждают меня люди.
Солдат, который ждет меня в машине, объясняет, что в последние дни по поселку плотно работает несколько танков. Звук усиливается до звона в ушах. Люди начинают прятаться в подвалы. У нас есть несколько минут, чтоб выехать из села - обстрел усиливается.
"Мы уже знаем, если приехал какой-то российский генерал, то в эти дни, у нас оченьбеспокойно. Благо, что мы можем отражать эти атаки."
Шум генераторов, абсолютная темнота на улицах, иногда пробиваемая вспышками света, в результате работы артиллерии - это вечер на передовой. В штабе 90-го батальона командир и начальник штаба рассказывают мне о наградах, присвоенных бойцам, боровшимся за аэропорт этой зимой.
Огромная карта области лежит развернутой на столе - здесь все постоянно включены в работу, даже ночью.
- Что скажете об обстановке тут, - интересуюсь я у Бибы.
- Ситуация пока стабильная и непонятная, - отвечает командир, прислушиваясь к приходящим по рации сообщениям.
- Дело в том, что мы прекрасно понимаем, что враги ждут "вказівки " от своих верхов. И каждый раз, когда к ним из России приезжает кто-то с миссией выполнения минских договоренностей, начинаются наступательные операции с их стороны. И мы уже знаем, если приехал какой-то российский генерал, то в эти дни, у нас очень беспокойно. Благо, что мы можем отражать эти атаки. Зато, помню, как только мы отработали по аэропорту и хорошо отработали - нам сразу дали команду прекратить огонь, и вот так - всегда!
О временно назначенном командире 90-го бата за время пребывания в Водяном от солдат я слышала только хвалебные отзывы.
- Командование наше, которое здесь: Биба, Иванченко - начальник штаба - замечательные люди. Я тут с марта, и не было такого, чтоб людьми жертвовали просто так. Они два раза все перепроверят, прежде, чем отправят нас на задание, - восторженно делится впечатлениями молодой худощавый солдат Сережа, за завтраком.
- И с пьянством у нас жестко, благодаря им. Хотя, самое страшное здесь - это не пьянство, а когда солдаты теряют чувство страха и ведут себя неаккуратно, соответственно гибнут..
Дорога в сторону Авдеевки - называется "дорогой жизни". Ее регулярно обстреливают, -объясняет мне солдат Игорь, пока мы едем в город в магазин. Возвращаясь обратно, он обнаруживает свежие воронки и ветки на пути:
- Проскочили, - повезло! Я тут постоянно езжу, столько раз перед носом взрывалось, - спокойно рассказывает мужчина.
По таким же обочинам, засыпанным растрощенными ветками, я прохаживаюсь с солдатами вдоль коттеджного городка "Золотые Пески", расположенного вдоль озера. Огромные разрушенные помпезные дома, сверкающая на солнце золочеными пробитыми куполами церковь - мертвая роскошь некогда элитного места, вызывает у меня мало эмоций. Скромная Матушка Елизавета, оставшаяся присматривать за резиденцией митрополита Иллариона, показывает церковный двор. Я обращаю внимание на 3 огромных гаража, с простреленными воротами, на загоны для живности, где разгуливают перепуганные павлины.
- Сам митрополит, конечно, давно покинул резиденцию, а я же ничего не решаю, это мой храм. Вот и осталась сторожить..
"Я не хочу бегать с обрезом по лесам и отстреливать эту сволочь у себя дома, лучше здесь с пацанами их приторможу."
Домики с надписями "здесь живут люди" и огромные клубы пыли - поднявшейся от колес нашей машины - первое, на что я обращаю внимание при въезде в самое знаменитое село Донецкой области - Пески. Ближе к передовой разрушения становятся гораздо внушительнее. Здесь улицы, усеянные домами обглоданными снарядами, - пусты.
Одна из крайних позиций наших военных к аэропорту мне напоминает декорации к фильму Тарковского "Сталкер". Через огромные дыры в бетонных стенах здания пролетают стаи ласточек. После команды по рации "укрытие", мы отправляемся в полумрак условного убежища - пить чай. Я спрашиваю у ребят, кто откуда родом и как всегда "за что стоим".
- Я не хочу, чтоб мое дитя ходило в школу через блокпост, - резко и уверенно отвечает мне хриплым голосом один из солдат, - не хочу, чтоб какая-то уродина, скажу грубо - щупала за жопу мою жену, не хочу, чтоб мои родные знали, что такое минометный обстрел и как прятаться в подвалы, - продолжает он. - Я из Коростеня, и хоть это очень далеко, я не хочу бегать с обрезом по лесам и отстреливать эту сволочь у себя дома, лучше здесь с пацанами их приторможу.
- Не снимайте меня, у меня есть маленькая надежда, вдруг моя квартира еще сохранилась, - пугается один из ребят, когда я навожу на него камеру, чтоб сделать фото.
- Там на стенке осталась моя семейная икона и жена говорит, что без нее - это не семья. И семейные фотографии остались, - печально улыбаясь, вспоминает солдат и продолжает:
- Я - переселенец, в июле переехал на Житомирщину из Луганской области, пошел в военкомат, а мне говорят, идите по месту прописки и я понимаю, что по месту прописки меня возьмут не в ту армию. Потому пошел добровольцем. Та и вообще в военкомате почему-то донецких-луганских не брали, под зад пихнули, а потом сказали, что они не хотят служить. А у нас - очень много таких добровольцев, которые родом с Востока.
Когда вражеская ЗУшка (Зенитная установка, - ред.), как называют ее военные, перестает работать, ребята соглашаются на совместное фото. Я смотрю на их улыбающиеся лица, на разбросанные вперемешку с кирпичами вещи, на прорастающую кое-где траву, на лесополосу за которой едва виднеются и дорисовываются в воображении остатки Донецкого аэропорта, и вспоминаю слова солдата Виталика, который одной фразой обобщил правду почти каждого из воюющих здесь ребят:
- Ми ходимо по своїх браттях, по їх кістках, по крові, яка тут пролилася… І відступати тепер ми не можемо. Наші загиблі дивляться на нас і задають питання: "Чому я поліг за свого товариша, за свою землю, а ви тепер зібралися відходити? Для кожного тут є два основних завдання - це по-перше зберегти особовий склад, а по-друге - виконати усе, що від нього залежить. А ми, тобто солдати, бачимо тут, хто нас береже, - за ним ми і будемо йти вперед!
Вика Ясинская, censor.net.ua
