- Примерно год назад она как раз и исправилась. Нам удалось дожать Минобороны и Генштаб. В конце концов два наших военных руководителя: [Виктор] Муженко и [Степан] Полторак согласовали механизм привлечения медиков-добровольцев ПДМГ к проведению АТО. Даже письменно утвердили соответствующий порядок и официально проинформировали нас о нем. Тем не менее уже больше года, что мы работаем по этому алгоритму, то и дело происходят, если говорить медицинским языком, рецидивы военного бюрократизма.

Проблема в том, что в штабе АТО, который фактически руководит антитеррористической операцией на территории Донецкой и Луганской областей, каждые три месяца происходит ротация. Как только мы объясним работникам штаба, что ПДМГ – хотя и уникальный проект, но вполне легальный, что механизм привлечения наших медиков-добровольцев утвердили два генерала армии, что он согласован с антитеррористическим центром при СБУ, как в штабе происходит очередная ротация. И снова: "Какой такой ПДМГ? Какие врачи-добровольцы? Какие приказы о привлечении?"

Это отнимает много сил и времени, сбивает нормальный ритм работы. Казалось бы, за эти годы мы работали более чем в 40 локациях, в военных мобильных госпиталях, непосредственно в воинских частях, в прифронтовых больницах, нас хорошо знают во многих боевых подразделениях, министр обороны за эти годы наградил более 100 наших медиков отличиями Минобороны, 26 наших добровольцев получили ордена, медали и почетные звания. Тем не менее каждые три месяца "наша песня хороша, начинай сначала". Начинаем снова рассказывать новым военным, которые зашли в штаб АТО, кто мы такие, что с нами делать, почему нас нужно официально привлекать к проведению антитеррористической операции и тому подобное. Вот так и живем.

- Почему так происходит? Неужели нельзя одним приказом это решить? Или это просто такая бюрократия?

- Я думаю, что это худший вид бюрократии – бюрократия в погонах. Бюрократия в погонах – это люди с наименее гибким мышлением. Их в штабах большинство. Не секрет, что старшие офицеры украинской армии – все воспитанники советской школы. И рецидивы советского мышления все время повторяются в их головах. Иногда складывается впечатление, что вместо того, чтобы отмирать, советская логика вновь начинает доминировать в украинской армии, по крайней мере в штабах. Однако, чем ближе к бою, к линии фронта, где нас знают по конкретным делам, тем больший режим благоприятствования и тем больше уважения. Вот и живем между логикой войны и логикой бюрократии в погонах. С переменным успехом. Я сказал бы, что счет где-то 50 на 50.

- Как сейчас на фронте дела с медицинским обеспечением военнослужащих? Достаточно ли медикаментов, врачей, специализированной техники?

- Не хватает, прежде всего, квалифицированных медиков и санитарно-медицинского транспорта. Я считаю, что эти еще советские ГАЗики, которые на фронте называют "буханками" или "таблетками", являются символом позора и украинского государства, и украинской армии. Этот транспорт ломается чаще, чем ездит. Когда раненых бойцов, которые отдают самое дорогое, свою жизнь и здоровье, эвакуируют в больницы транспортом, в котором и здорового человека растрясет так, что надо идти и вправлять спину, то это, конечно, позор. А знаете почему "буханки" – до сих пор основной санитарный транспорт ВСУ? Потому что весь подряд на санитарные автомобили для Вооруженных сил отдали – кому бы вы думали? – корпорации "Богдан"! И поэтому только этим летом – на четвертый год войны – я впервые увидел медицинские "Богданы" на фронте.

Еще хуже ситуация с гражданскими. Прифронтовые больницы – это первый пункт эвакуации и стабилизации бойца, но есть еще и гражданское население. Чтобы победить в этой войне, гражданское население должно быть лояльным к Украине, должно быть в идеале активно лояльным, но хотя бы не враждебным. При том, что там до сих пор работают преимущественно российские и сепаратистские телеканалы, нужны аргументы не так словами, как делами, почему все же Украина лучше "русского мира". И убедительный ответ на этот вопрос – это вторая важная миссия наших врачей. Когда они приезжают в гражданские больницы и лечат местное население, то этим, в частности, и достигается лояльность жителей Донбасса к украинской власти. Так, не на словах, а конкретными делами, сшивается Украина. Например, в Белокуракино Луганской области 10 лет не было офтальмолога. Приехал наш специалист. В Станице Луганской и окружающем районе на 70 тысяч населения полтора года не было ни одного гинеколога. И снова этот сверхважный для женщин профиль восстанавливали наши специалисты. Поэтому врачи ПДМГ – это те, кто фактически восстанавливает нормальную жизнь на Востоке Украины, потому что медицина, образование и инфраструктура – это базовые условия для жизни современного человека.

Если быть искренним, ситуация с медициной на Донбассе критическая. Например, по Луганской области более 48% вакантных должностей медработников. По сути, каждая вторая должность вакантна. То есть должен быть детский невропатолог, а его просто нет на всю область. А если ехать в Харьков, то у них там своя нагрузка. Да и попробуй еще доехать до Харькова или Днепра, к примеру, из той же Станицы Луганской! И это действительно системная проблема, это трагедия. У местных людей возникают вопросы. Ладно, пришла Украина, подняла украинский флаг, а что дальше? Далее надо возрождать жизнь и доказывать конкретными делами, что мы лучше Путина. Что украинская власть лучше.

- Работа медиков-добровольцев повышает лояльность местного населения к Украине?

- Безусловно. Мы начали работать с гражданскими еще в Бахмуте (тогдашнем Артемовске) в марте 2015 года. Потом мы возрождали медицину в только что освобожденной Попасной. И население меняется во многом благодаря врачам со всей Украины, которые приезжают в составе ПДМГ на восток нашего государства. Сначала их воспринимали негативно, мол, ты на украинском говоришь, значит, ты "бандеровец". Но часто местные жители просто вынуждены были обращаться к этим "бандеровцам", поскольку они являются единственными доступными специалистами, которые находились в больнице 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Местные увидели, что эти люди профессиональные, добрые, открытые, не берут денег за лечение. И такие вещи ломают сознание, ведь телевизор рассказывал совсем о другом: что украинские медики вырежут, мол, печень и увезут "правосекам".

Помню случай, когда люди из оккупированного Луганска простаивали большие очереди, 4-6 часов на КПП, чтобы попасть к нашему врачу-терапевту Галине Черныш, которая сама из Ивано-Франковска, то есть наследственная "бандеровка". Она писала рецепты на украинском, а местная медсестра писала на них красными чернилами "не понимаю". Но со временем к ней начали идти на прием не только жители Станицы Луганской, а и люди из оккупированного Луганска. Потому что сарафанное радио уже донесло, что она профессиональный врач, что от ее лечения выздоравливают, что она не смотрит пациентам в карман и вообще – врач от Бога. И это ломает сознание людей.

Часто отношения начинаются с недоразумения: "Чего приехали? Денег заработать?", а заканчивается все тем, что когда у врачей заканчивается ротация, то им местные накрывают поляну, провожают, как своих. Эта дружба продолжается даже после завершения ротации. Начинается связывание Украины на таком базовом уровне, что не разорвешь, потому что людей, которые ели, пили вместе, общались, лечили друг друга, потом трудно убедить, что в другой части Украины враги. Одни видят, что на Донбассе далеко не одни сепаратисты, а в основном заложники и жертвы фактического отсутствия украинской государственности на этих землях на протяжении десятилетий, а другие видят, что на Западной Украине никакая не "хунта", а люди, которые любят своих земляков с востока и стремятся им помочь. И это сшивает Украину. Сшивает гораздо лучше, чем официальная пропаганда.

- Сейчас многие говорят о катастрофической санитарно-эпидемиологической ситуации в прифронтовых районах. Как там в действительности обстоят дела?

- Плохо, если честно. Определенные места там приближаются, а, возможно, и уже в состоянии экологической катастрофы. Бывает так, что вода в отдельных городах Донбасса пропадает всерьез и надолго. Мы здесь, в Киеве, жалуемся, что горячей воды нет, а там просто нет никакой воды. Проблема еще в том, что даже в мирные времена на тех территориях была наиболее неблагополучная ситуация с ВИЧ, СПИД и туберкулезом, а на сегодня инфраструктура очень многих больниц просто разрушена.

При том, что в АТО сейчас очень большая мобильность населения, особенно военных. Они пришли, отслужили, они – далеко не святые, и понятно, что не все пользуются презервативами, хотя международные организации и их раздают. Как результат – привозят домой венерические заболевания, СПИД, гепатит С. Фактически в зону риска попадает любой. Военный заразился, привез домой, а дальше пошла семья... И жаль, что на сегодня в этих баталиях вокруг медицинской реформы теряются такие очень угрожающие, реально катастрофические опасности. Мы можем даже в этом году пережить вспышку настоящей эпидемии какой-то болезни, и не обязательно на востоке.

- Кстати, что касается медицинской реформы. Как вы ее оцениваете и проголосуют ли за нее депутаты?

- Современная медицина – это достаточно затратная вещь везде в мире. Вопрос один: как за нее платить? Бывают варианты, когда платят из бюджета, например, во Франции, Бельгии, Шотландии. Есть варианты, когда это страхование или какие-то гибридные системы, а есть вариант, когда просто из кармана должен вынимать деньги. Поэтому главная беда Украины – не в том, что деньги, выделенные на лечение, воруют (хотя следует признать, что система здравоохранения в Украине достаточно коррумпирована), проблема в том, что система хронически недофинансирована. Ты не можешь поставить стент, если за это никто не заплатит. Ты не можешь сделать МРТ, если за это никто не заплатит. Ты даже гипс не можешь наложить, если за это никто не заплатит. Потому что и стент, и МРТ, и даже гипс не падают с неба – их нужно купить. А еще заплатить за работу врачу. А еще – построить больницу и сделать в ней ремонт.

Поэтому вопрос, прежде всего, заключается в том, сколько денег, какой процент ВВП мы готовы выделять на здравоохранение. Понятно, что при средней зарплате в Украине на уровне 300 долларов основное финансирование медицины должно идти из бюджета. Но оно должно прежде всего стимулировать людей заниматься своим здоровьем, а не идти на содержание койкомест. Одновременно нужно искать деньги, которые бы обеспечили лечение по крайней мере тех заболеваний, которые человек не может покрыть самостоятельно. Безусловно, бесплатной должна быть скорая неотложная помощь. Есть деньги или нет, есть страховка или нет, но если человек попал в аварию, его надо спасать. Во-вторых, это эпидемические болезни, ведь если мы их не будем лечить, независимо от наличия страховки или денег в кармане пациента, мы получим эпидемию. В-третьих, это болезни, которые даже в Америке становятся финансовой катастрофой для людей: в первую очередь, онкология и такие болезни, которые очень дорогие в лечении. В конце концов, бесплатной должна быть первичка, ведь по селам людям нечем платить. Мы должны это все посчитать и создавать соответствующую математику. Плюс, мне не нравится сам подход к реформе. Вместо диалога и профессиональной дискуссии мы имеем настоящую пиар-войну между двумя ключевыми игроками, а потом забывается, за что начиналась война, но главное – что ты уже знаешь, кто твой враг.

- Как работают медицинские комиссии в военкоматах? На какие болезни закрывают глаза?

- Классика жанра – остеохондроз, грыжи, протрузии, мол, все этим болеют. Когда ты попадаешь в пехоту, то это тяжело, а если ты попадаешь в артиллерию и таскаешь тяжеленные снаряды, то есть все шансы вернуться инвалидом. К сожалению, часто, чтобы закрыть план, берут почти всех, кто пришел. А часто идут люди не с самым лучшим здоровьем, в частности психическим, ведь 10 тысяч гривен зарплаты плюс содержание выглядят привлекательно для людей, оказавшихся в силу каких-то причин на обочине жизни. Сколько людей в свое время попало на фронт с гепатитом С. А, не дай Бог, переливание крови из вены в вену, что неоднократно случалось. Никто не проверяет серьезно на ВИЧ, СПИД, никто не проверяет на болезни желудка. Паек, конечно, стал лучше, но это макароны с тушенкой – и так целый год. Выявить болезни на входе намного дешевле, уже не говорю – гуманнее, чем потом лечить всех, кого больной заразил в воинской части. Как-то мы у водителя командира одной танковой бригады обнаружили закрытую форму туберкулеза. Хорошо, что тут же подняли скандал, да и сам командир был заинтересованным лицом. А так... Покашлял и покашлял, надо воевать.

Есть смысл воевать, когда ты воюешь не за кальку "русского мира" под украинским флагом. Есть смысл воевать, умирать, побеждать, когда не только есть другой цвет флага, другая речь, другой гимн, а когда есть принципиально другое отношение к человеку. В воспоминаниях нашего выдающегося писателя [Бориса] Антоненко-Давидовича есть замечательная фраза: "Я не толстовец, что не противится злу, но я уверен, что не доведет до добра наследование худших черт своих противников. За что же тогда бороться и рисковать своей жизнью? Ведь зло, даже под украинским национальным флагом, сказанное на украинском языке, все же остается злом..."

И линия фронта, которая нас развела в 2014 году, идет не столько по территории, сколько по ценностям: свобода, достоинство, ценность человека как такового. Это то, что мы называем основополагающими ценностями европейской цивилизации. И мне страшно, когда я вижу двух "ментальных близнецов" в разных формах, разделенных линией фронта. Тогда исчезает сам смысл войны и остается риторический вопрос: а за что воюем?

- Медицинские работники по законам войны всегда считались неприкосновенными. На этой войне действуют такие же правила?

- Нет. Воюют без всяких законов, тем более юридически у нас до сих пор АТО, а не война, а террористы Женевских конвенций не признают. Трудно даже формально требовать от них соблюдения законов войны, потому что нет юридического статуса войны. К сожалению, люди с красным крестом и техника с красным крестом становятся первым наиболее привлекательным объектом атаки. Слава Богу, у нас в ПДМГ таких случаев не было, но мы знаем из первых уст истории, когда специально расстреливали эвакуационные машины, когда били по ним из тяжелой артиллерии или гранатометов. Ведь вывод медика из строя, уничтожение медика сеет определенную панику среди солдат. Плюс есть простой расчет: солдата можно научить воевать за месяц, два, три. А научить даже медсестру – это уже три года колледжа, а еще и практика. Научить врача – лет 10 минимум. Поэтому никакого соблюдения законов войны, рыцарского благородства я на этой войне с той стороны не встречал, абсолютно циничный расчет сделать побольнее, бить ниже пояса, в запрещенные зоны. Там война без правил.

- Подозреваю, что да, просто боевики же не представляются: "Подчиненный Моторолы". Но есть определенные признаки ношения оружия. С самого начала это был один из основополагающих принципов ПДМГ: как бы ни было обидно за наших убитых, медики должны быть медиками. Мы должны оказать медицинскую помощь всем, кто нуждается. Мы должны видеть в человеке прежде всего человека, а не врага, как бы трудно это ни было. А дальше уже работа правоохранительных органов. Поэтому думаю, что предоставляли такую помощь, но сказать со 100-процентной уверенностью не могу.

- Достаточно ли осведомлены украинские военные на фронте о правилах оказания первой медицинской помощи?

- Ситуация гораздо лучше, чем была в 2014 году. Было много тренингов, много организаций этим занимались. Мы всегда занимались, когда был свободный ресурс. Из "красной" зоны, то есть с поля боя, солдата должен вынести собрат, а не профессиональный врач. В "желтой" уже должен принимать специалист, а там, где стреляют и грохочут снаряды, во всех войсках – должен один боец помочь другому или сам себе. Ситуация лучше, но, опять же, в ВСУ так и не доукомплектованы современные аптечки, современный курс тактической медицины не является обязательным для тех, кто проходит обучение на полигонах. Поэтому имеем такие ситуации, когда бойцы не могут предоставить адекватную современную медицинскую помощь тем, кто нуждается. Хотя признаю прогресс двумя руками, ситуация изменилась радикально. Однако, по моим субъективным наблюдениям, уменьшилась интенсивность решения этой проблемы, то есть падение динамики. И это уже плохой симптом.

- Часто по телевидению мы видим поразительные истории спасения раненых бойцов: на вертолетах их доставляют в больницы, задействуют все средства, проводят масштабные операции по спасению воинов. Действительно ли так происходит каждый раз или это просто красивая картинка для СМИ?

- Это – правда, просто забывают о том, что вертолеты не летают прямо на фронт, потому что там их просто собьют. Это зона закрыта для полетов. Чтобы из Счастья эвакуировать бойца, его надо стабилизировать и вывезти километров за 50 – в Новоайдар. Там уже садятся вертушки. Со Светлодарской дуги, к примеру, возили раненых бойцов на Бахмут, а там уже со стадиона забирала авиация. Это правда, это происходит, и это большое достижение. Видимо, это говорит о правильном отношении к бойцам. Но первое плечо помощи часто остается за кадром, ибо не такое эффектное. И это не совсем так. Приведу одну историю, которая не попала в кадр телевизионщиков. Наши две молодые докторши везли раненого бойца в Мариуполь. Только во время операции они узнали, что у него в ноге застряла неразорвавшаяся граната! Операцию врачи были вынуждены делать вместе с саперами. И только потом, узнав, что им грозило в скорой, наши девушки-медики выпили за то, что граната не детонировала.

- Какова роль иностранной медицинской помощи для фронта? Чем помогают партнеры Украины?

- Во-первых, международные доноры устали и предупреждают, что на лечение как таковое они не будут давать деньги, потому что государство уже должно было само наладить механизмы. Это же не 2014 год, не экстренное состояние. Во-вторых, все международные организации категорически отказываются помогать военным, потому что, согласно их правилам, таким образом они становятся стороной конфликта, а они стараются занимать нейтральную позицию. Где-то какое-то оборудование действительно передали, где-то помогли что-то отремонтировать, но без врача ничего не будет работать. Лучшее КТ, МРТ и УЗИ без соответствующего специалиста – лишь мертвый механизм из стекла, проводов и металла. Это главный вопрос, который не решили на Донбассе ни международные доноры, ни наше государство. Поэтому я и пытаюсь докричаться до киевских власть имущих и до международного сообщества: давайте поддержим не столько больницы, сколько тех, кто непосредственно спасает жизни конкретных людей. А к международным донорам у меня есть другой призыв: не считайте, сколько вы потратили на помощь Украине – посчитайте, скольким людям вы реально помогли.

Артур Гор, "Апостроф"