Выйдя на свободу, экс-право-охранители объединились и создали правозащитную организацию «Наше Право» («Данкор» писал о ней в №37 от 12 сентября 2012 г.).

Одна из целей этой организации — оказание бесплатной юридической помощи лицам, находящимся в СИЗО, и содействие в обеспечении их прав. В интервью нашему изданию члены организации «Наше Право» рассказали о том, с какими нарушениями они сами столкнулись, пребывая в «Сумском централе».

Андрей Гмыря, находился в Сумском СИЗО с декабря 2009-го по апрель 2012-го:

— Как бывший милиционер, я содержался под стражей не с общим контингентом, а с такими же бывшими милиционерами, МЧСниками, пограничниками, таможенниками, налоговиками. За два года поменял камер 15 вместимостью от 8 до 18 человек. Реально же нас сидело от 12 человек (в 8-местной камере) до 38 (в 18местной). Приходилось занимать очередь в туалет за два часа.

Кроме того, сейчас в СИЗО процветает воровство вещей осужденных. Так, во время одного из шмонов зимой 2011-го у меня пропали подштанники, и один из замов мне лично новые купил, правда, уже в июне, чтобы только я от претензий отказался. Вам кажется смешно? Думаете, кому подштанники надо?! А вы видели тех вертухаев, которые работают сейчас в СИЗО? Они и нижним бельем не побрезгуют.

Но воруют не только во время обысков. Есть такое понятие, как «квиток» — квитанция о приеме вещей в камеру хранения СИЗО. Ты вещи сдал — тебе квиток выдали, а хочешь забрать — сначала верни квиток. Квиток они забирают безвозвратно, а из сданных вещей тебе приносят в лучшем случае половину. У меня так забрали три квитка, а вещей не отдали, в частности футболки, свитера, брюки, спальный мешок, две переноски. На мои просьбы вернуть вещи начальник режима сказал, что искать мои вещи никто не собирается. Точно так же по освобождении мне не вернули мои медикаменты. На вопросы, где они, он ответил: «Будешь настаивать, подержим в СИЗО еще неделю».

О дератизации и дезинсекции в СИЗО речь вообще не ведется. В каждой из 15 камер, где я был, табунами ходили мыши; припеваючи, обитали клопы и тараканы. 

Что касается методов физического воздействия, то вот последний случай: в ноябре 2011 года камера №2 в полном составе написала жалобу в Генеральную прокуратуру на нарушение режима содержания заключенных, перечислив все вышеизложенное. Жалобу мы передали через волю, так как из СИЗО пожаловаться нереально — все перехватывает канцелярия. Их не отправляют, а жалобщика вызывают к начальнику режима, который угрозами ухудшения условий содержания заставляет забрать заявление.

Игорь Андрющенко, пребывал в СИЗО с июля 2008-го по ноябрь 2011-го:

— Про помыться я вообще молчу: баня — раз в неделю, равно как и возможность ногти подстричь — ножниц своих иметь в СИЗО не разрешают, в бане хранится четыре пары на всех осужденных, а среди них и туберкулезники, и ВИЧ-инфицированные, и гепатитом больные. Плюс ко всему у туберкулезников нет отдельного прогулочного дворика — их выводят на прогулку вместе со всеми, и они захаркивают кровью все вокруг.

  Я не могу понять, почему в Норвегии на содержание одного террориста выделяют 2 млн.евро, чтобы построить ему отдельный блок, а у нас не могут ножниц закупить для людей, еще не признанных преступниками.  

А что говорить о температуре в камерах зимой! Если пять градусов тепла есть — то хорошо. Мы спали в свитерах, дубленках, шапках.

Андрей Северин, в Сумском СИЗО пребывал со 2 апреля 2010 года по 22 июня 2011г.:

— В октябре 2011 года я, Северин Андрей Геннадиевич, был этапирован из Менской исправительной колонии №91 в СИЗО г. Сумы для рассмотрения уголовного дела против меня в Ковпаковском суде. В Сумском СИЗО я с первого дня начал обращаться за медицинской помощью, в связи с повышенным давлением. Но помощи добиться было нереально, приходилось по пять часов стучать в дверь камеры, чтобы попкарь тебя услышал и отвел в санчасть. В связи с этим я начал писать жалобы в прокуратуру. Реакцией на это стал разговор с начальником режима, который заявил мне: если я не прекращу писать жалобы по поводу непредоставления мне медицинской помощи, он поместит меня в карцер. Через несколько дней после этого разговора в камеру №35, где я находился, зашли попкари во главе с дежурным и вывели нас в коридор, а сами провели осмотр камеры. Спустя неделю после этого, без каких-либо объяснений, меня, уже одного, вывели из камеры и ознакомили с постановлением о помещении меня в карцер в связи с изъятием в камере № 35 мобильного телефона неделю назад. Я сказал, что ничего о мобильном телефоне не знаю. Но это не повлияло на решение поместить меня в карцер. Там я провел пять суток, по выходе написал жалобы.

При этом, как я узнал позже, мои сокамерники неоднократно заявляли работникам СИЗО, что мобильник действительно был в камере, что принадлежал он Гмыре и находился у них еще за полгода до моего перевода в Сумы. Это можно было бы легко проверить, сделав распечатки звонков по имени или номеру телефона. Но у сизовцев была другая задача — во что бы то ни стало поместить меня в карцер, чтобы я перестал писать жалобы на никудышное оказание мне медицинской помощи. Оспорить незаконное содержание в карцере я пытался в прокуратуре и суде, но результата никакого. Прокуратура отписалась, что все законно, а Ковпаковский суд вообще ответа на мое письменное заявление не предоставил. Мое незаконное пребывание в карцере — случай не единичный. Карцер, взыскания там назначают массово и повсеместно, при этом никаких проверок не проводя, хватает лишь рапорта сотрудника СИЗО.

Алена Иванцова