Владимир Демура, экс-директор фарфорового завода, депутат Сумского облсовета:

— Да, Щербань написал, что продает фарфоровый завод. Видимо, он избавляется от непрофильных активов и не хочет быть собственником, ищет инвестора, который захочет и сможет развивать этот бизнес. Вкладывать сейчас средства в развитие завода у Владимира Петровича, видимо, нет заинтересованности, поэтому он его и продает. Правильно делает. В свое время он продал Свесский насосный завод. Сейчас там работает инвестор, вкладывает деньги, так что это правильный путь.

Сумской фарфоровый завод построен в 1965 г., занимает площадь около 3,23 га, производственные площади — 18 тыс. кв.м. Предприятие может производить 16 млн. изделий в год. Завод выпускает в среднем 950 тыс. шт. готовых изделий в месяц. 70 процентов продукции идет на экспорт в страны СНГ. Чистая прибыль за 2011 г. — 214 тыс. грн., доход — 46 млн. грн.

Фарфоровый между Россией и Китаем

Экс-руководитель Сумского фарфорового завода Светлана Романюк рассказала «Данкору», как видит ситуацию на предприятии.

— Когда я пришла работать на предприятие, в Украине работало 16 фарфоровых заводов. За пять лет мы конкурентными методами «выбили» абсолютно всех конкурентов. Прекратили свое существование даже такие гиганты, как Коростенский и Полонский фарфоровые заводы. Когда я уходила, у нас был 150-процентный портфель заказов. Первое время я следила за судьбой завода, а потом решила: лучше не интересоваться, чтобы не расстраиваться — начали повышаться цены на продукцию. Нельзя было этого делать. Мы находимся в такой потребительской нише, что повышение цен даже на 20-30 копеек чувствительно для тех потребителей, на которых мы работали. Нашим основным потребителем был класс ниже среднего. Сами понимаете, какое качество сумской посуды. То, что сейчас говорят, будто Китай стал нашим конкурентом, — неправда. Мы сами отдали сегмент рынка китайским производителям из-за непродуманной бизнес-политики.

— Вы ведь владели акциями завода?

— Когда я пришла на завод, акций у меня не было. А потом я начала скупать их у работников предприятия. Купила, наверное, около 40%.

— А сейчас Вы акционер этого предприятия?

— Нет, у меня ни одной акции не осталось. Я все продала нынешнему владельцу. Мы подняли завод уже на такой уровень, что нужно было развиваться дальше, все модернизировать, а для этого брать кредит. Заводу нужно было развиваться, а наши войны с владельцем контрольного пакета этому не способствовали. В итоге я ему продала свои 40 процентов акций.

— Вы ушли с завода в 2008 году. Каков тогда был рынок сбыта?

— Где-то 60 на 40. 60 — российский, 40 — украинский. Но дело в том, что на российском рынке в то время у нас было несколько крупных потребителей. Я понимала, что от одного потребителя зависеть нельзя, так как он обязательно начнет диктовать свои условия в сторону снижения цены продукции. Поэтому я «раскидывала яйца» по разным корзинам. При мне машина с продукцией не выезжала за территорию завода, пока я не видела деньги на расчетном счете предприятия. Мы работали только по предоплате. А что сейчас?! Насколько мне известно, в России у сумского фарфора остался только один потребитель, который, по сути, является монополистом, что безусловно пагубно отражается на экономике предприятия. А украинский рынок для завода практически потерян из-за неправильной ценовой политики.

— А что сейчас вообще происходит на украинском рынке фарфора? Как себя чувствуют наши конкуренты?

— Я знаю, что работает Дружковский завод. Его недавно выкупили россияне. Мне даже звонил новый владелец этого завода, просил помочь создать команду на предприятии, но я отказалась, так как уже нет ни сил, ни желания опять поднимать что-либо. Такой подвиг можно только раз в жизни совершить. Тогда мне было 38 лет, еще были силы и желание, и я это сделала, но ценой моего поднятия завода оказалась потеря семьи. Второй раз в это болото я уже не окунусь. Но могу сказать, что на Дружковку пришел толковый бизнесмен, и я думаю, что при правильном подходе он скоро «выбьет» сумчан с рынка.

— Все-таки Вы ушли с завода в 2008 году, когда в стране грянул кризис. Возможно, именно он стал причиной ухудшения дел на заводе?

— О чем Вы говорите?! Ну как может кризис повлиять на развитие фарфоровой промышленности?! Тем более что портфель заказов был сформирован на 150%, то есть запас прочности составлял 50%. У нас самая главная составляющая расходов — заработная плата и энергетический ресурс. Кредитов у нас не было ни одной гривни. А цены на энергоносители в то время не повышались.

— За 2011 год чистая прибыль предприятия якобы составила около 200 тыс. грн. Какой она была в 2008-м?

— Я не помню точно, но однозначно в несколько раз больше. В два раза больше был объем выпускаемой продукции.

— Как Вы думаете, почему Щербань решил продать фарфоровый завод?

— Это может быть только моя субъективная точка зрения, поскольку я не владею сегодняшней ситуацией на предприятии. Насколько мне известно, в настоящее время задержка зарплаты на заводе составляет около двух месяцев. Очень большая кредиторская задолженность не только перед частными поставщиками, которых можно сменить, но и перед монополистами — газо- и энергоснабжающими организациями, которых сменить нельзя. Если кто-то купит завод целостным имущественным комплексом, то, конечно, он будет его развивать. Спасти завод можно, тут даже нет сомнений. Но вопрос в том, с какой целью и кто придет.

— То есть Вы сомневаетесь, что кто-то купит завод как целостный имущественный комплекс?

— Я не знаю. Сейчас Украина непривлекательная страна с точки зрения инвестиций. Даже если не касаться сумского фарфорового завода, хотела бы я видеть того самоубийцу, который будет вкладывать деньги в украинский бизнес. Но это опять-таки мое субъективное мнение. Дай Бог, чтобы к нам пришел инвестор, который купит целостный имущественный комплекс завода.